Соби

Падает на пол пиджак, пуговицы рубашки разлетаются по всей комнате, щелкая о мебель. Я тороплюсь, мне невыносимо выпустить тебя из своих рук даже на секунду. Прижимаюсь к тебе голой грудью, это сладко и больно. Ты весь горишь, шепчешь что-то. Мое имя. Скажи еще раз. Звучит как заклинание. Не могу ему противиться, не хочу. Что же в тебе такого, Рицка, что делает меня беспомощным, словно бабочка, которую вот-вот проткнут иглой, ее крылышки трепещут в отчаянной попытке полететь... навстречу уколу. Добровольно. Раньше я не знал такого слова. Добро - вольно. Сам. Я был мертвым и послушным. До тебя любовь и боль были для меня едины. Учитель. Семей. Ты даришь мне счастье одной робкой улыбкой, тихими вздохами. Тем, что ты есть. Оставайся со мной, Рицка. Семей. Я не буду вспоминать о нем. Потому что есть ты. И пока я тебе нужен, у меня есть смысл открывать утром глаза, дышать днем. Все ради тебя, Рицка. Маленькое дрожащее создание, поймавшее меня в свои сети. Глупенький, ты никак не можешь поверить в мою любовь. Как же я хочу стать твоим, быть в твоей власти, желание принадлежать тебе лишает меня рассудка. Я глажу тебя по ушкам, блуждая губами по щекам. Рицка. Ротик вкуса мороженого и пунша, целую тебя, как в своих мечтах, как не целовал никого. Отравляя себя твоей невинностью. Обветренные губы, я посасываю их, мягко, осторожно. Во сне ты вжимаешься в меня бедрами. Черт, я попытаюсь остановиться. Чуть позже, еще немного поласкаю тебя. Волосы лезут в лицо, я отбрасываю их на спину, возвращаюсь к поцелуям, я едва сдерживаюсь, чтобы не оставить на твоей шее следы. Печать. Знаки для всех, что ты мой.
- Котенок...
Касаюсь пальцами маленьких розовых сосков, меня кидает в жар от твоего слабого вздоха.

Рицка

На меня смотрят неподвижные незнакомые глаза, нашаривают во мне болевые точки...
- Любуешься?
Соби... Я моргаю, и чужой тяжелый взгляд сбегает, его больше нет в комнате. Ты проводишь рукой по моим волосам, ей ничто не препятствует, я такой же, как на твоем измятом рисунке. Это кажется таким естественным, обычным. Как будто никогда и не было по-другому.
- Зачем с ними так? Зачем они все убиты?
Солнце подсвечивает застывшие крылышки. Одна пара. Две. Три. Четыре. Десятки бабочек пришпилены к стенам.
- Наверно, чтобы сохранить. Чтобы они не умерли сами, Рицка. Бабочки живут совсем мало. И ничего не остается.
Я поворачиваюсь к тебе и машинально сжимаю гвоздик в твоем ухе. Металлическая бабочка тоже никогда не сможет взлететь. Но на нее смотреть не больно.
- Потому что красивые? Поэтому? Пусть они живут и умирают, как хотят.
Ты улыбаешься, отпускаешь меня, подходишь к стене и тянешь булавку. Бабочка падает на твою ладонь, легкие крылья вздрагивают, покачиваются, как от слабого ветра, и вдруг она поднимается в воздух. Я смотрю, как бабочка выбирает своим новым местом край стола. Складывает свои бархатные крылышки вместе и снова распахивает их.
- Соооби. Ты... Ты умеешь оживлять? Соби!
Я с восторгом наблюдаю, как ты делаешь то же самое со всеми булавками, всеми крылышками, всеми бабочками. Их уже так много в комнате, они задевают мое лицо, приятно поглаживают.
- Нет, Рицка. Не умею. Это ты. Твое желание.
- Мое желание?
Комната становится синей от множества крохотных взмахов: потолок, пол, стены, мебель. Ты подходишь ко мне, подставляешь подножку, держишь за спину, чтобы я упал мягко, не ударился. Нагретое солнцем дерево под голыми лопатками.
- Мы раздавим! Соби! Можем нечаянно раздавить!
Я подтягиваю ноги к груди и выкатываюсь из-под тебя. Подбегаю к окну и раскрываю его настежь. И небо из бледно-голубого становится великолепно синим. Все небо.

Соби

Под моей рукой ты вздрагиваешь, я останавливаюсь, лежу рядом неподвижно, борясь с собственным телом. Ты сейчас абсолютно беспомощен, на тебе только расстегнутые до половины брюки, и я бы с легкостью снял их. Я тяну за язычок молнии вверх и тихонько отодвигаюсь на край кровати. Мои плечи сводит судорогой, я вцепляюсь руками в плед, пытаясь удержаться, под бинтами расползается новое кровавое пятно. Я сам весь сплошная открытая рана. Желание, которое я, возможно, никогда не смогу утолить. По крайней мере, мне есть чего ждать, а это иногда само по себе является счастьем. Что ты со мной сделал, Рицка? В мире я больше не вижу никого, кроме одинокого маленького мальчика. Бывают ли за день пять минут, в течение которых я не думаю о тебе? Сомневаюсь. Не могу перестать говорить с тобой даже мысленно. И каждую секунду жду звонка. Я знаю, сколько раз ты звонил мне за это время. Раньше я никогда не таскал телефон с собой постоянно, теперь я боюсь оставить его даже на столе. Я обожаю в тебе все: что было до, есть сейчас и будет потом, когда ты станешь взрослым. Знаки твоего детства. Пушистые черные ушки, в день нашей первой встречи я прикусил их зубами, и ты сразу вспыхнул от смущения. С тех пор, как я встретил тебя, я начал меняться, сам себя не узнаю да и не хочу вспоминать, каким я был раньше. Дышать тяжело, каждый выдох окрашивается желтым цветом желания, черным - тоски и лавандовым - моей любви к тебе.
- Соби, Соби.
Шевелятся твои губы в беспокойном сне.
- Все в порядке, Рицка.
Я протягиваю к тебе руку и роняю ее, не дотронувшись. Я знаю, как секс привязывает. Как он становится всем. И ничем, если он лишь средство. У нас все будет иначе.

Рицка

Ты обнимаешь меня. Еще не знаешь, что я проснулся. Голова легкая, но я понимаю, что был пьяным. Украдкой взгляд на часы, не двигаясь. Последний раз, когда я на них смотрел, было три, теперь семь, уже поздно, в это время я уже должен быть дома, или мама должна думать, что я дома. Вставать не хочется, выпутываться из твоих рук, мы никогда не лежали так, не говоря ни слова, близко. Почему я не могу думать, что ты можешь вот также обнимать кого-то другого, как меня сейчас. Или кто-то тебя. Я привык, что ты мой.
- Проснулся?
Как ты узнал? Может, я думал слишком громко?
- Прости, Соби... Моя... выходка в кафе была глупой.
Я чувствую себя виноватым. Почему я все время груб с тобой? Ведь я же хочу быть совсем другим. В голове мелькает воспоминание, как в парке у меня пальцы были в креме, а ты слизнул, я на тебя наорал тогда, потому что это было... чересчур приятно. Когда твои пальцы ерошат мои волосы, гладят тонкую кожу моих ушек изнутри, они встают торчком, словно для того, чтобы тебе было удобнее. Вот еще дурацкие предатели. Кончик бинта на твоей шее щекочет мне щеку, повязка ослабла, открывая страшный шрам. Это заставляет мою память содрогнуться. Сила имени. Она разлучает нас. Разлучит. Я переползаю через тебя и сажусь на край постели, чувствуя спиной твой бок, ты кладешь руку мне на плечо. Не привык к моим извинениям? Везде, как бабочки в моем сне, лежат, приколоты, на полу и на стенах рисунки со мной. Акварель, мелки, карандаш. Мне странно видеть себя со стороны: с книгой, с фотоаппаратом, так. И ни одного с тобой. Ни одного, где я вообще бы был с кем-то.
- Почему я всегда один, Соби?
Я не хочу быть один. Больше никогда. Ни минуты. Я не хочу домой. Мои ноги просто не пройдут все эти тяжелые шаги до моего дома. Баночка с тушью на столе. Кажется, или я чувствую черный запах? Черное будет хорошо видно. Я дотягиваюсь до баночки, беру кисть и вывожу на левой руке.
- СОБИ.
Кисточка щекочет. Мне нравится, как твое имя смотрится на мне. Я не носил ничего красивее. Ты спускаешь ноги с кровати и берешь со стола нож, которым точишь карандаши. Зачем?

Соби

Ноздри щекочет запах детского клубничного шампуня. Втягиваю дразнящий, едва уловимый аромат и открываю глаза, удивленный тем, что ты еще здесь. И не просто спишь рядом, а обеими руками обхватываешь мою ладонь. Не оторвать. Сжимаешь пальцы, будто я сейчас исчезну. Да куда я денусь?! Делаю попытку отодвинуться, но ты только крепче сдавливаешь руку. Не отпускаешь. Мне нравится, когда ты такой, Рицка. Кожа к коже. Уже не обжигает, а тихо греет. Спокойствие. Лава, покрывшаяся тонкой корочкой. Словно и не было ничего. До следующего взрыва. Видимо, я все-таки задремал и во сне дотянулся до тебя, или ты сам прильнул ко мне в поисках тепла. Я привык к тому, что в комнате всегда холодно: так лучше думается и рисуется. Меньше мучающих меня сновидений. Кошмаров, где я теряю тебя навсегда. После них я всегда в ледяном поту. Не просыпайся, Рицка. Пока спишь - ты мой. Знаю, что поступаю, как последний эгоист. Если ты вернешься домой поздно, на следующий день на твоем личике появится новый пластырь. Закусываю губы в бессилии что-либо изменить. Кто мне отдаст несовершеннолетнего мальчика? Я чувствую каждую твою царапину и каждый синяк. Словно бьют меня. Свою боль терпеть проще. Я найду выход. Обещаю. Твое дыхание изменилось.
- Проснулся?
Наслаждаюсь видом взъерошенных волос, огромных сонных глаз, распухших губ. Как я удержался? Сердце екает, но мой голос спокоен. Вряд ли ты сможешь уловить в нем, как я боюсь и одновременно жду привычных слов: «Отстань». Но вместо обвинений, криков, что я извращенец, ты тихо шепчешь.
- Прости. Моя выходка была глупой.
Что? Не веря своим ушам, склоняю голову набок. Что ты сказал? На лице дурацкая улыбка. Ты меняешься, котенок. Становишься взрослым. Почти. Ты бледен, смотришь... Куда? На полуразвязавшиеся бинты, на следы рук Семея, на край печати... не твоей. Моргаешь, будто борешься со слезами. Раз, другой, потом быстрым движением перелезаешь через меня и садишься на кровать, озираясь. Комната изменилась с тех пор, как ты был здесь. Так много... тебя. На виду самые невинные рисунки. Ночью прибавится еще. Осторожно кладу руку тебе на плечо. Просто прикосновение. Молчу. Зачем говорить, без слов я могу показать, насколько ты мне дорог. Словам ты не веришь. Дую в затылок. Легкий вздох и твой вопрос в лоб.
- Почему я всегда один, Соби?
Укол обиды. А как же я, Рицка? Я для тебя никто? Ближе меня у тебя никого нет. И не будет. Я не позволю. Словно иллюстрируя едва оформившиеся мысли, ты берешь кисточку и выписываешь на запястье левой руки мое имя. Внутри снова загорается остывший огонь. Рицка. Будто часть меня на тебе. На время, а я хочу навсегда. Клеймо. То, которое на мне, пробуждает слишком много тяжелых воспоминаний. Я неделю находился между жизнью и смертью, когда оно появлялось на мне. Постепенно. Буква за буквой. Я беру и пробую пальцем лезвие, и без того зная, что оно острое.
- Зачем? Соби?
Ты хватаешь мою руку. А моей рукой владеет безумная мысль избавиться от чужого имени. Проводить лезвием по буквам, чуть надавливая. Бинты падают на колени, ядовитыми кончиками задевая твои пальцы. Ты вздрагиваешь, скидывая с себя белые ленты, будто они могут запятнать. Ты прав, под ними таится столько грязи. Они сидели и ждали, справлюсь ли я. Ни с одним из бойцов обретение имени не происходило так мучительно. Иногда я жалею, что выжил. Но тогда я бы не встретил тебя.
- Пора менять повязку.
Даже если я срежу кожу, надпись никуда не исчезнет. Она в моей голове.

Рицка

- Псих ненормальный! Напугал меня! Убери от себя эту штуку!
Я толкаю дальше по столу нож, он скользит по полированной с множеством трещин и царапин поверхности и с грохотом падает. Я всегда стараюсь не смотреть на колючую проволоку из твоей собственной кожи на твоей шее. Или это терновые ветки? Я не собираюсь всматриваться. Не могу. Как можно было сделать с собой такое? Или с тобой такое? Я вздрагиваю, видя в своем воображении порез, проливающийся кровью. И смотрю в твои глаза. Обычно голубые, сейчас они почти серые. Ты как в воду опущенный все последние дни. А я совсем не знаю, что с тобой делать, как себя вести. Раньше все время ты улыбался, когда я рычал, а теперь как будто обижаешься. Дождь за окном не унимается, желтый лист, один из последних, прилип к окну, жалкий и мокрый, как будто просит вернуть ему лето или впустить внутрь в теплую комнату. Только ничего такого вернуть нельзя. Мы в этой комнате с точки зрения листа просто счастливцы.
- Это все осень, - авторитетно заявляю я. Надо же как-то тебя оправдать. - Осенью все не в себе. И чем дальше, тем больше все хандрят. А мы не будем. Подумаешь, какая-то осень!
Приятно иногда свалить всю вину на другого. Я пытаюсь применить к тебе приемы, которые на мне практикует госпожа психолог. Это называется позитивное мышление. Я много прочел.
- Я нарисую на тебе улыбку вот этой самой кисточкой, если ты немедленно не улыбнешься! Понял меня?
Я угрожающе приставляю кисточку к твоему лицу, усевшись тебе на живот. Ты наблюдаешь, твои губы немного расслабляются, но это совсем не то, что я хочу. Я сам плохой пример. Мы будем брать его... Я отстегиваю от своих джинсов брелок с дельфином.
- Смотри. Вот кто всегда улыбается! Был в дельфинарии?
Ты отрицательно качаешь головой и кладешь свои руки мне на поясницу. Я сглатываю, пытаясь снова сосредоточиться на своей речи. Твои руки на моей голой коже, они отвлекают. Я боюсь, что они спустятся ниже.
- Не... Не был? Да где ты тогда вообще был? А мы ходили.
Прошлым летом с Семеем.
- Они рисовали, представляешь? Кисточка во рту и по натянутой бумаге. Прямо как ты! Только...
Я вспоминаю рисунок из твоей папки, и мои уши начинают гореть.
- Каракули, конечно. Нам рассказывали, что дельфинов не дрессируют. Их учат. А дрессировщик дельфинов правильно называется тренером. Ели дельфина ударить, он перестанет общаться. А за ласку готов танцевать... Ну и за рыбу. Потом для них самое страшное наказание, если тренер их игнорирует.
Я прижимаю синий брелок к твоему животу.
- Это тебе. А я бы себе такого настоящего хотел. Он бы у меня в ванне жил.
Я мечтаю прямо на ходу.
- Я бы шел принимать ванну и говорил: «Давай, подвинься, мордатый».
Я смеюсь. И ты улыбаешься, как я хотел, глаза из серых становятся голубыми. Неожиданно ты поднимаешься, и я сам оказываюсь под тобой, опрокинутый в карусель ощущений, кисточка, брелок теряются в складках ткани, смех замирает в животе. Твои руки гладят мои плечи, шею, я чувствую тяжесть твоего тела, я думаю высвободиться и не делаю того, что думаю. Сжимаю одеяло пальцами и сжимаюсь сам в твоих руках, испуганный твоим движением и своей неподвижностью.
- Мы сейчас... ни с кем не бьемся... чтобы... целоваться...

Соби

Позволяю опрокинуть себя на спину. Ты такой хрупкий, но малейшего движения маленького пальчика достаточно, чтобы я подчинился. Что ты придумаешь дальше? Я внимательно слушаю, как ты убеждаешь меня, а скорее себя. Кисточка угрожающе покачивается перед носом, едва не оставляя на мне черные следы. Ты улыбаешься. Смотришь мне в глаза так, как будто я нужен. Воспоминания о твоем брате отступают прочь. Ты совсем другой.
- Был в дельфинарии?
Голубой брелок переливается. Твой смех тоже переливается. Сейчас твой голос радостный. Ты любишь это воспоминание. Поделись со мной, Рицка. Прикасаюсь пальцами к твоей голой спине. Слова проходят сквозь меня, оставляя в сознании подробности, услышанные тобой на шоу в дельфинарии. И я наслаждаюсь тем, как было тебе тогда хорошо, мне тоже хорошо сейчас. Что бы ни случилось в будущем, я навсегда запомню этот миг. Твою заботу обо мне. Я не привык быть нужным. Глажу твои позвонки. Невесомо. Пальцы покалывает.
- Он бы у меня в ванне жил. Я бы шел принимать ванну и говорил: «Давай подвинься, мордатый».
Ты заразительно хохочешь. И я смеюсь в ответ. Я люблю тебя, Рицка. Всей душой, сердцем и... Мир переворачивается. Тело само решает за меня. Ты подо мной. Я тороплюсь ощутить твою нежность. Мои руки благоговейно скользят по плечам, вспыхнувшему лицу, бьющемуся в жилке на шее пульсу. Язык скользит по шее. Не отбирайте его у меня. Я сделаю все что угодно. Я готов не щадить больше никого. Готов убивать. Между нашими телами только ткань брюк... Как много.
- С-с-с...о-о-о... би.
Ты сжимаешься, когда я прихватываю зубами маленькое ухо, дышу в него, почти постанываю. И я прихожу в себя, сознавая свою испорченность. Свою жадность, неумение ждать. Лучше бы в твоей ванне жил я. Был тем самым дельфином, которого ты себе придумал. Ты бы залезал ко мне в воду, играл, дотрагивался до меня. Я отстраняюсь. Делаю над собой усилие и поднимаюсь с постели. Ты тут же подскакиваешь, с пылающими щеками. Хватаешь со стула свои вещи, натягивая на себя водолазку. Если я начну что-то говорить, ты смутишься еще больше. Я не хочу, чтобы ты убегал.
- Рицка. Тебе пора домой.
Мне кажется, ты сейчас все поймешь. Я замечаю у себя на руке следы краски. Хороший предлог.
- Я смыть краску. И... бинты. Это недолго. Можно тебя попросить пока поставить чайник? Я сейчас вернусь.
Мне надо под холодный душ. А то, боюсь, я просто тебя не выпущу... Ледяные струи обжигают до боли. Я упираюсь лбом в стену и позволяю себе кончить, всего несколькими жесткими движениями доведя себя до оргазма. Долгого и мучительно постыдного. Ноги подкашиваются. А напряжение внутри не стало меньше. С каждым разом мне все сложней оторваться от твоего тела, котенок. Долго, очень долго я мою руки, забинтовываю левую снова. Шею заматываю длинным шарфом - нет сил возиться с бинтами - и спускаюсь вниз.
- Рицка...
Ты поднимаешь голову и исподлобья смотришь. На столе дымятся две кружки с горячим чаем. На блюдце два кусочка сахара. Ты запомнил, что я всегда кладу в чай две ложки? Ты... согрел меня, Рицка.
- Мне уже точно пора.
Ты тянешь меня за рукав, поторапливая.
- Соби, пошли.
Я же тяну время. Нашариваю в кармане пиджака очки. Там еще твой подарок. Пластмассовый дельфин. Про себя я уже дал ему свое имя.

Рицка

Я кубарем скатываюсь с лестницы вниз. Включаю холодную воду и брызгаю себе в лицо. Каждый раз, когда ты до меня дотрагиваешься вот так по-своему, как никто больше не делал, я теряюсь. Дрожащими руками я наливаю в чайник воды, достаю блюдца и кружки, пакетики с чаем, бисквиты. Я едва отмечаю свои действия, у меня в голове только ты. Весь сегодняшний день и вчерашний и все другие. От твоего первого появления, когда я сразу почувствовал себя неуютно. Я не хотел ни к кому привязываться, мне было спокойно... Когда ты спускаешься, я забираюсь на высокий стул и пялюсь в свою кружку.
- А где Йоджи и Нацио?
До меня доходит, что в доме, похоже, никого нет, кроме нас.
- Не знаю. Где-то по своим делам. Они не говорят.
Свои дела, я им завидую, они сами по себе и друг с другом, вечно веселые и всегда вместе. Никогда не видел таких монстров по компьютерным игрушкам.
- Соби. Пей скорее. Я опаздываю.
Если посмотрю на тебя, ты сразу поймешь, как я не хочу уходить сейчас, вообще не хочу уходить. Я уже час как опоздал, пропустил ужин. Горячий чай и тот не может растопить ледяной кусок страха у меня в животе. Печенье крошится в пальцах. Ты говоришь, мы встречаемся, как взрослые. Взрослым не надо быть дома не позже семи вечера. В своем возрасте я принадлежу своим родителям. Лучше бы я был идиотом и не понимал этого. Но не только поэтому я не могу остаться здесь. Я не могу бросить маму. Она сделает что-нибудь с собой. Я все время этого боюсь. Я бросаю взгляд на часы. Лучше бы я этого не делал.
- Идем же. Идем.
Мне кажется, мои слова тебя обижают. И, когда мы выходим, я сам беру тебя за руку, прося этим жестом прощения. Пытаюсь сгладить свою торопливость разговором. И... мне стыдно, что я не могу управлять своим временем. Осенние листья сиротливо липнут к кедам. Дождь барабанит по зонту. Мы вдвоем под ним все равно как будто еще у тебя дома.
- Я читал про имена. У некоторых народов Африки имя меняется с возрастом. Есть детское имя. И я подумал, может, оно...
Ты сильно сжимаешь мою руку, останавливая, как будто что-то почувствовал. Какую-то опасность. Я отрываю взгляд от дороги и отступаю назад. Порыв ветра бросает в лицо призраку желтые листья. Улыбаясь, он убирает из волос запутавшийся в них листок. Мнет его между двумя пальцами.
- Со... Соби...
Мои губы дрожат.
- Я... я... У меня галлюцинации... Га...
- Семей...
Ты тоже это видишь. Семей жив... Я никогда до конца не верил... я не видел тела... только мамин ужасный крик... Они пришли и сказали... Семея не могли убить... его все любили... Мой брат не мог оставить меня одного...
- Семей!!!
Я бросаюсь вперед и остаюсь на месте. Ты как щипцами держишь мою руку. Я вцепляюсь в твою руку ногтями, пинаю тебя, пытаясь вырваться. Но ты перехватываешь меня под животом, и я оказываюсь на весу, бесполезно дрыгающий ногами.
- Это не Семей. Рицка. Это обман. Иллюзия.
- Пусти меня!!! Я тебе не верю!!! Не верю!!!
Мое лицо становится мокрым. Зонт валяется на асфальте и... Я не хочу тебе верить. В борьбе я ничего не вижу, мотаю головой, и все мешается перед глазами. Ты держишь меня одной рукой, прижимая мои локти к телу. И рядом с братом я вижу... Тебя... Семей обнимает тебя за плечи. И вдвоем вы улыбаетесь... Улыбаетесь... Любимые...
- Какая подлость.
Я не узнаю твоего голоса. Мне становится страшно. Мне кажется, ты сейчас оторвешь... этому... Оторвешь этому... человеку голову обеими руками.
- Не трогай его... Соби. Не трогай его!
У него лицо Семея... Я все еще не хочу верить... Внезапная боль пронзает запястья и шею. Раскаленная, она мгновенно обессиливает. Длинная, полыхающая злой силой цепь тянет к земле. Никогда еще мне не было так больно...
- Со...
Дождь струится по моему лицу. Боль перебивает перестуки сердца. Я не могу ни крикнуть, ни говорить, ни дышать.

Соби

Капли дождя застывают льдом на коже. Странно, слишком холодно. Поворачиваюсь так, чтобы заслонить тебя, не дать промокнуть. Позволь мне сделать для тебя хоть эту малость, Рицка. И пока я, улыбаясь, слушаю твой рассказ про Африку, становится еще холодней. Что-то не так. Дальше идти нельзя. За деревом притаились двое. Они стараются заглушить свою силу, но даже малейшей волны энергии мне достаточно, чтобы определить, откуда исходит угроза моему Рицке. Нас ждут. Кто? Я замедляю шаг. Удар в висок и... в сердце, когда тусклый свет фонаря высекает из темноты твоего погибшего брата. И мы одновременно с тобой шепчем похолодевшими губами.
- Семей.
Ты дрожишь, я крепко держу твою ладонь. Не отдам. Никому. Это не он. Он никогда не смотрел на меня с любовью, с которой глядит на... МЕНЯ?!!! Еще один человек вступает в круг света от фонаря, у него мое лицо. Мое оцепенение проходит. Подмена. Как низко, подло. Кажется, я знаю, кто это. Однажды столкнулся с ними в школе. Полузабытое ощущение, напоминающее дрожь отвращения, когда случайно попадаешь рукой в противно пахнущий плевок. Бесформенные, лучшее творение одного из учителей Семи Лун. Пара, обладающая способностями трансформироваться по своему желанию, способностями угадывать самые потаенные страхи и воплощать их. Мой страх. Не думал, что больше всего на свете боюсь своего бывшего хозяина.
- Семей!!!
Ты рвешься к обманке. Но я не даю совершить глупость ребенку, поверившему в чудо, в мой кошмар. И тут же получаю удары по ногам, ты отчаянно бьешься в моих руках, не желая слушать. Не бросай меня, Рицка. Ты так легко готов оставить меня? Это не твой брат, но и к нему я бы тебя никогда не отпустил. Ты мой. И ты плачешь, мои глаза сухие от гнева.
- Какая подлость.
Я не хочу видеть, как подделка под Семея ласково обнимает моего двойника за плечо. Ему не должно достаться то, чего был лишен я. А малыш не должен видеть, каким влюбленным взглядом я смотрел когда-то на его старшего брата. Не должен плакать. Я хочу стереть этих двоих с лица земли.
- Не трогай его, Соби! Не трогай его!
Ты кричишь. Звонко. Заглушая шум крови в ушах. Это приказ? Но я не успеваю задать вопрос. Неуловимый отрезок времени, когда мы переходим в иную реальность. Сладкая судорога, похожая на оргазм, пронзает тело. Так всегда бывает. Это словно наркотик, пробуешь раз - и ты пропал. Мало кто из бойцов способен добровольно отказаться от него. Мы находимся внутри сферы, созданной текущей водой, блики играют на лицах, придавая им иллюзорность. Тонкая пленка заклятия. Нам не выйти из нее, пока не определится победитель, а я не могу проиграть. Не так ли, сенсей? Я же лучший. Противники улыбаются. Ненавижу. Все равно не могу не восхититься их силой. Создавать красоту так сложно. И как же бережно эти двое держат друг друга. Жду объявления боя. Жду, и спустя секунду цепи ограничения обвиваются вокруг шеи и рук Рицки. Они жестокого красного цвета. Твой крик. Твоя боль. Ублюдки.
- Вы не произвели ритуал.
Не спуская глаз с противников, бережно я опускаю потерявшего сознание мальчика на землю - пожалуйста, потерпи. Маленький, прости меня за то, что мне так даже удобно, что ты без чувств, ты не дашь мне силу победить человека с лицом твоего брата. Ты слишком любишь память о нем. Они и рассчитывают на это. Подделка под Семея делает шаг вперед.
- У нас есть разрешение. Мы разорвем вашу связь, которая не должна существовать. Как ты смеешь не подчиняться приказам своего хозяина? Как ты посмел выжить?
Автоматически я отбиваю первый удар. Шипы из земли. Как банально.
- Нейтрализую. Алмазный щит под ногами.
Слышно, как ломаются острые иглы. Пусть я один, у меня достаточно сил, но ты выдержишь ограничение такой силы не больше двух минут. Чем быстрее я разделаюсь с ними, тем скорее освобожу тебя. Значит, я буду жесток. Я сейчас как бездушная машина.
- Отражающая линза. Калейдоскоп.
Выставляю барьер перед следующей атакой. Лабиринт отражений. Наши с Рицкой двойники возникают на пути летящих огненных струй. И перед следующей и перед еще одной. Глухая защита. Этим обманкам ее не пробить. То, что они выглядят, как самая совершенная пара Семей-Соби, вовсе не значит, что они равны нам по силе.
- Облако мрака, укрой меня и Рицку.
Лица дезориентированных противников искажены яростью. Они не видят нас, только наши отражения. Свои. Око за око.
- Сила гравитации, увеличься в сто раз. Радиус три метра.
Им не успеть спастись. Если только... Сфера дождя с тихим хлопком исчезает. Мы снова стоим на темной улице. Все кончено. Передо мной лежит изломанное, изогнутое под немыслимыми углами тело лже-Семея. В нескольких метрах от него сидит, покачиваясь, мой двойник, его черты как будто расплываются под косыми ударами дождя. Он все же смог выпрыгнуть за пределы действия моего заклинания, оставив свою жертву погибать. Я не хотел никого лишать жизни, если бы в сфере остались оба, заклинание разделилось бы надвое, любые раны... на теле со временем заживают. Ты предал своего хозяина, бесформенный. Ты все равно что труп. Жаль... хотя на самом деле мне настолько не жаль, что мне самому становится жутко. Но только на секунду. Мой Рицка не хочет, чтобы я дрался. Я достойный ученик, и это последнее мое предупреждение, ультиматум. Я поворачиваюсь назад к тебе. Поднимаю на руки, ты слабо дышишь.
- Рицка.
Зову тебя обратно. Вливаю в тебя губами свое дыхание. Тихо иду по улице, оставив за поворотом мертвое и полумертвое тела, покрываю твое лицо поцелуями. Дождь все усиливается.
- Очнись, Рицка, я прогнал их.

Рицка

Я чувствую на губах тепло.
- Все еще не больно, Соби? Нет?
Я вижу Семея, и его взгляд любопытный и пристальный, направленный прямо на меня. Его взгляд, как у мальчишек, у которых я отбил щенка, они до мяса перетягивали ему заднюю лапу тонкой прочной веревкой. В шоке я распахиваю глаза и вижу другой взгляд, тревожный и тоже пристальный, но совсем по-другому.
- Соби.
Мне хочется прижаться к тебе и зареветь, как маленькому, от обиды, что мою память о брате выворачивают наизнанку.
- Тебе больно? Рицка? Скажи что-нибудь.
Ты ставишь меня на землю, осторожно поддерживая, усаживаешь на какую-то скамейку. Запястья горят, как обожженные, хочется опустить их в холодную воду, то же самое с шеей, так бывает всегда, но в этот раз больнее обычного. Я не защищался от человека с лицом Семея, не ждал от него боли, кем бы он ни был.
- Где они? Те... Те люди?
Ты застегиваешь мою куртку. Долго возишься с молнией. Куртка старая, и застежка заедает. Мне кажется, мы уже не там, где натолкнулись на... них. Но, может, мне только кажется.
- Я прогнал их.
Я хватаюсь за твой пиджак.
- Ты же ничего им не сделал?
Только не с Семеем.
- Я ничего им не сделал. Только... проучил.
Я вздыхаю с облегчением. Мне так страшно. Мой приказ никого не трогать, ты выполнил его, ты же тоже любил Семея. Хорошо что ты не победил и не проиграл. И то, и то одинаково жутко. Я все-таки прижимаюсь к тебе и чувствую, что правда сейчас разревусь, еще одно движение - и все. Ты гладишь меня по волосам, задевая ушки, и я вырываюсь, вскакивая со скамейки.
- Я... Я один доберусь быстрее.
Я невнятной скороговоркой проговариваю эту чушь и несусь прочь по улице. Промокшая матерчатая сумка хлопает по бедру. Я бегу, как будто у осеннего ветра есть руки, и он толкает меня в спину. Я вспоминаю все, что мы с братом делали вместе, как он читал мне легенды, готовил тимаки в праздник мальчиков и доставал фигурку самурая в шлеме с царапиной на боку. Как мы в шутку боролись, и брат всегда давал мне себя одолеть, хотя я и понимал, что он поддается, я смеялся. Я лихорадочно перебираю не потерянные воспоминания, чтобы удостовериться, что они целые. Все, что у меня осталось. Я бегу все быстрее, чтобы меня не догнали фальшивки. Расстояние до дома оказывается очень коротким, легкие полыхают огнем, я останавливаюсь, чтобы отдышаться, и вспоминаю, что опоздал, и брата больше нет, чтобы защитить меня. Я, как воришка, открываю дверь, надеясь проскользнуть в свою комнату незамеченным. Скидываю промокшие грязные кеды. Дом погружен в полумрак, свет только на кухне. Стук кухонного ножа, мерно ударяющегося о деревянную доску. Он затихает.
- Ужин остыл. Кто разрешал тебе задерживаться?
Из-за свесившихся на лицо волос я не вижу маминых глаз.
- Я... я не нарочно.
- Ты хочешь, чтобы соседи считали, что я плохая мать?
- Извини, я уже пришел.
- От тебя постоянно пахнет сигаретами. Ты думаешь, я не знаю, где ты пропадаешь? Со своими приятелями.
Я бы хотел уметь врать и придумать что-нибудь, чтобы мама не надвигалась на меня со спрятанными за волосами глазами.
- Такими же бездельниками, как ты. Паршивый мальчишка. Рицка бы так не сделал. Из-за тебя я сама превращаюсь в чудовище!
Мне хочется отодвинуть волосы, встряхнуть маму. Каким был тот Рицка, чем он был так хорош? Что не так со мной? Она замахивается на меня, как будто хочет отвесить пощечину, но в руках у нее кухонный нож, и я хватаюсь за него, ладони и пальцы пронзает острая боль, кровь ползет по рукам, я выпускаю нож, падаю на пол и на четвереньках доползаю до лестницы, сердце громыхает на весь дом, я убегаю от собственной матери. В страхе услышать догоняющие шаги за спиной. В глазах становится темно, когда я закрываю дверь своей комнаты покалеченными пальцами. От боли из глаз катятся слезы. Я сползаю на пол спиной по двери и утыкаюсь лицом в колени. Такого не бывает, не может быть.
- Соби.
Я не могу пошевелить онемевшими пальцами. И сам не могу пошевелиться. Меня бьет крупная дрожь, и зубы стучат друг о друга, словно уже зима. Подаренный тобой мобильник в кармане куртки, но я не могу двинуться. Я хочу, чтобы ты сейчас оказался здесь. Пожалуйста.
- Соби.
Почему мама так обращается со мной? Что я сделал? Может быть, я сделал что-то ужасное? Что-то непростительное. В то время, которого я не помню. Что-то настолько ужасное, что моя память вырезала этот кусок. Может, я заслужил? Я падаю на бок. Семей не может быть жив, он никогда не оставил бы меня одного... так. Что бы я ни сделал. Я хочу к Семею. Пожалуйста.
- Соби.
Это мое единственное заклинание.

Соби

Уже перед домом я оборачиваясь туда, где осталось мое сердце. Спи, малыш. Спокойной ночи.
- Соби, ты где ходишь?
Чужой голос заставляет меня вздрогнуть. Напади на меня кто сейчас, я вряд ли бы оказался на высоте. Я еще там, в мерцающей сфере, отголоски острого удовольствия плещутся внутри.
- Ке? Что ты здесь делаешь?
- Ты же сам позвал, помнишь? Готовиться к завтрашним занятиям. Видно, не помнишь. Шляешься под дождем без зонта. Простынешь же.
Твой подарок, зонтик с покемонами, он остался где-то в ночи, если бы не Ке, я бы сейчас сорвался и бросился искать, но я и так все время прогоняю его. Как ты добрался, отчаянно хочется позвонить, я бессилен защитить тебя от психованной матери. Я готов забрать тебя к себе, но ты боишься, что в твое отсутствие произойдет непоправимое. И там бродит призрак Семея, лежат его вещи, дом помнит. А я ничего не значу для моего хозяина по сравнению с братом. Это мои тайные мысли и страхи. Невысказанные, но оттого еще более мучительные.
- Ты будешь еще долго так стоять?
Ке вторгается в мои мысли.
- Не пригласишь войти?
Ожидающий взгляд. В ответ кривая усмешка. Выражение его лица так похоже на мое - беззаветная преданность, глаза побитой собаки. Я веду себя с ним, как Семей вел со мной. Точно так же то маню, то прогоняю, и никогда не скажу ему то, что он хочет услышать.
- Да, конечно.
Поднимаюсь по лестнице, Ке идет следом. Ступеньки мокрые, мне приходится крепко держаться за перила.
- Со-би.
Угрожающе доносится сзади.
- Ты здесь, извращенец?
- Я не извращенец.
Парирую по привычке. Открываю дверь и отхожу в сторону, пропуская Ке вперед. Он оборачивается.
- Снова думаешь о бедном малыше?
Ке пытается скрыть свою ревность, но она проступает сквозь интонации заботы.
- Ну?
Не выдерживает.
- Да, я думаю о Рицке.
Чего скрывать от него правду. Так много обо мне никто не знает.
- Малыш задержался у меня, боюсь, будут проблемы с матерью.
Вспоминаю, как голубой дельфинчик грел ладонь. Он и в кармане пиджака словно излучает тепло.
- А почему он опоздал?
Подозрительно сощурившись, Ке смотрит на лестницу, ведущую в спальню.
- Ты лишил его ушек? Он уже не маленький невинный ребенок? Он дал тебе то, что ты не смог получить от Семея?
Без жалости я хватаю Ке за воротник и заставляю почти лечь спиной на стол. Опираюсь обеими руками о края и шиплю.
- Не смей говорить подобную гадость. Я не стану делать это с моим Рицкой... Как бы мне ни хотелось. Запомни.
Ослабив захват, разрешаю ошарашенному другу выскользнуть, кусаю губы. Какой же я слабак. Боец - смешно! - не может справиться со своими чувствами, подвергает жертву ненужной опасности. Ке кладет руки мне на плечи, массирует. Он привык утешать после очередного пинка Семея, моих размолвок с Рицкой. Я не сопротивляюсь. Устал.
- Соби. Ты, как ребенок, все просишь - любите меня, пожалуйста. Да вот не у тех.
Лицо Рицки, с невыразимой любовью обращенное на фальшивого Семея. На меня он так никогда не смотрел. Между нами стоит его брат. Я проиграю.
- Неужели ты до сих пор не понял, что меня и просить не надо, Со?
Не хочу слышать таких слов.
- Замолчи, Ке.
- Почему?
Губы друга касаются щеки. Вздрагиваю. Пытаюсь вырваться, уворачиваюсь от поцелуев. Внутри все жарче. Ке не отпускает, тянет губами сережку.
- Я же знаю, чего тебе хочется. Можешь твердить сколько угодно о своей безумной любви к Рицке, но...
Он, не смущаясь, кладет ладонь на мой пах.
- Тебе это необходимо. Или тоже хочешь стать назад девственником?
Он смеется, ощущая пальцами, как отзывается мое тело. Сжав губы, закрыв глаза, я стараюсь ни о чем не думать. Рицка.
Ке уже помогает мне откинуться на стол, наклоняется, трется лицом о мои бедра, покусывая сквозь ткань. Постыдное желание сковывает волю, заставляет ноги послушно раздвинуться, чтобы Ке было удобнее. На пол что-то падает с глухим стуком.
- Не обращай внимания, - шепчет Ке, заслоняя от меня это что-то, но я успеваю заметить голубого дельфинчика и трещину, бегущую по его плавнику.
Ке все ниже сдвигает брюки, а я все сильней прижимаю его голову. Меня нужно наказать, я посмел думать о себе, о своих желаниях. Позвоночник будто превратился в раскаленный стержень. Ч-ч-черт, я, кажется, сейчас переломлюсь пополам. Рицка... Ке. Еще. Дотягиваюсь руками до его плеч и... Шар пульсирующей боли разлетается в голове на крупные осколки. Я вскрикиваю и сжимаю виски. Испуганный взгляд Ке. Возбуждение мгновенно сменяется страхом. Путаясь в брюках, я кидаюсь к сотовому, оставшемуся в кармане. Нет, вызовов не было. Набираю твой номер. Ответь, прошу тебя. Звонок не проходит. Как тогда. Жуткие шумы и потрескивания. Как тогда. Швыряю в сторону бесполезную трубку. Надо бежать к нему.
- Ке, прости, я не могу. Что-то случилось. Я чувствую.
Понимающий взгляд Ке, он вызывает у меня желание ударить себя, извини. Чуть ли не на ходу приводя в порядок одежду, я выбегаю на улицу под хлещущий ледяной дождь. Каждый вздох - как секунда, потраченная зря. Только бы не опоздать. Я слышу умоляющий голос Рицки. Я нужен ему. Нужен. Нужен. Что подумал обо мне водитель, когда я проорал, куда меня везти, и сунул ему денег в три раза больше, чем он просил? Быстрее... Балкон открыт, ветер раздувает шторы. В комнате темно. Запах отчаяния, боли, непонимания, за что. Ты лежишь на полу, в крови. Что она сделала! Стерва психованная! Я заберу тебя отсюда.

Рицка

Я перестаю дышать, когда слышу шаги на лестнице.
- Рицка. Ты голодный. Выйди поешь.
Ручка двери дергается, я опираюсь спиной о дверь, страх поднимает меня с пола.
- Я ел. Спасибо. Мне ничего не нужно.
Неужели мама даже не заметила? Страх все холоднее. Ручка продолжает дергаться.
- Рицка, чем ты там занимаешься? Почему у тебя не горит свет?
- Я уже лег, мама. Спокойной ночи.
Я наклоняюсь и вытираю мокрое лицо о джинсы и съезжаю снова на пол, тело не держится в сидячем положении, вранье отняло последние силы. Не знаю, как